– Эх, Маюни, Маюни, – покачала головой чародейка. – Что же ты не увез Ус-нэ далеко-далеко, как она хотела? Зачем вернул сюда, в колдовство и войны? Отчего вы не живете в покое и счастии где-нибудь возле Пустозерска?

– Мы хотели, да-а… – признался Маюни. – За золотом вернулись, да-а… За своей долей.

– Опять это золото, – вздохнула черная ведьма. – Тебе ли не знать, потомок остяцких шаманов, что не в золоте богатство, а в людях! Твоя Устинья и человека исцелить умеет, и дождь вызвать, и бурю успокоить. Нечто с умением таковым вы бы с голоду умерли али голыми и босыми остались бы? А золота, конечно, казаки не отдали?

– Отчего же, отдали, – пожал плечами следопыт. – Да токмо не уберегли мы его, да-а… Супротив воли назад вернулись. Ныне же Ус-нэ сама уплывать не желает. Понравилось ей на сем берегу. Прикипела.

– Послушай меня внимательно, Маюни из рода остяцких шаманов, – посмотрев по сторонам, понизила голос чародейка. – Сделай лодку. Большую, крепкую, чтобы путь через море студеное выдержала. Собери припасы путевые на месяц хотя бы. Вещи, что Ус-нэ пригодиться могут. Коли золото добудешь, то и его собери. С лета держи наготове, дабы в любой момент Устинью забрать мог и в спокойные земли увезти.

– Откажется, боюсь, да-а…

– Маюни, посмотри мне в глаза! Прямо в глаза, не отворачивайся! – потребовала темная ведьма. – Теперь скажи, что я опять желаю тебе зла!

– Исполню я, Митаюки-нэ, – почти сразу сдался остяк. – Построю, да-а… А что, беда большая летом случится?

– Может, да. А может, и нет, – смягчила тон чародейка. – Предчувствия дурные случаются. Но коли предчувствия появились, то беду и упредить можно, пока не обрушилась. Коли справлюсь, никто ничего и не заметит. И тебя, Маюни, все округ будут почитать за пугливого дурачка. А не справлюсь – выживешь ты один. Тебе кем больше нравится оказаться, дурачком или уцелевшим?

– Лодка хорошо, да-а… Плавать на ней можно, сети ставить. Тюленя бить. Припас хорошо. Припас никогда лишним не бывает. Нет, Митаюки-нэ, дурачком меня не сочтут, да-а… И золото поищу, да-а… Пусть будет.

Остяк подумал… и вернулся к строганию слеги. Однако мысли его явно сосредоточились на новых планах.

«Я опять победила, – подумала Митаюки-нэ. – Мне мешал бубен. Этой опасности больше не существует. Но если бы кто-то сказал мне год назад, как именно будет выглядеть успех, я бы рассмеялась ему в лицо! Ус-нэ обратилась в шаманку, Маюни утерял свой родовой дар… Да, духи трех миров любят пошутить. Никогда не поймешь, во что именно выльется исполнение твоих желаний».

Юная чародейка прошла по поселку до самого конца, до берега озера, на котором грели свои бока четыре новеньких челнока. Вскинула руку к груди, погладила нашитые на сарафан амулеты уничтоженных семей.

Пожалуй, она узнала о западном побережье Ямала все, что хотела.

Пора возвращаться домой.

Глава IV

Митаюки-нэ была хорошо знакома с трудолюбием русских мастеров. Но даже она пришла в изумление от того, что они успели сотворить за тот месяц, что девушка потратила на усмирение беглецов и поездку к подругам.

Верховье реки, ближе к истоку, оказалось разрыто на протяжении нескольких верст. Казаки углубили и расширили ручей так, что теперь по нему могла пройти не только узкая лодка сир-тя, но и широкий крутобортый струг. Там, где копать оказалось уже бесполезно, иноземцы прорубили просеку шириной почти в сто шагов, застелив ее посередине плотно сбитыми, влажными, окоренными бревнами. По сторонам от этой твердой и достаточно ровной дороги стояли ворота: закрепленные меж бревен чурбаки с отверстиями для просовывания слег. Если слегу толкать – чурбак крутился, наматывая канат, и тащить по бревнам даже груженый струг становилось по силам двум-трем работникам.

Труд великий – но проложенный путь и вправду сокращал время путешествия крупным лодкам с двух-трех месяцев вокруг Ямала через ледяные, замерзающие на зиму моря до нескольких дней по прямой. Причем на сам волок со всеми сделанными приспособлениями тратилось бы полдня, не более.

Если чародейка просто удивилась, то местные сир-тя пребывали в состоянии немого потрясения. Они даже в мыслях подумать не могли, что просто руками и топором, без помощи колдовства, духов и могучих драконов можно столь невероятно и так быстро изменить мир. И хотя новообращенные христиане сами помогали иноземцам в работе, мечтая заполучить себе в собственность, купить или даже украсть чудесные топоры белокожих гостей, но все равно – не верили величию своих свершений.

Между тем топоры еще продолжали стучать, лопаты продолжали расчищать ручьи, а бригады вальщиков тянули все новые и новые бревна к указанным местам.

Митаюки в сопровождении телохранителей отправилась вслед самому оживленному потоку, вскоре оказалась возле срубов, уже засыпаемых в нижней части песком, в то время как верхние венцы еще только-только укладывались.

– Хорошего дня, дядя Кондрат! – помахала девушка бородачу, бегающему наверху в рубахе с засученными по локоть руками.

– Слава богу, племянница, – замедлив шаги, глянул вниз казак.

– Вы, никак, острог рубите?

– А как же волоку без острога, девочка? – развел руками воин. – А ну, ворог испортить пожелает али сам насесть? Кто его защитит?

– Это верно, никто, – тихо согласилась чародейка.

Русские все делали на совесть. Коли жить садились – так с крепостью, коли воевали – без жалости. Коли дорогу строили, – то с просторной просекой, острогом, дозорами, постоянным присмотром. Мышь не проскочит! И значит, на север Ямала из столицы теперь можно будет попасть только на летучих драконах. А с севера на Совет колдунов – и вовсе никак. Земли, которые Митаюки считала в общем-то почти своими, становились христианскими окончательно. Теперь язычникам из своих селений носа будет не высунуть. А коли к ним домой придут русские или обращенные сир-тя – ни на какую поддержку Седэя они даже в мечтах надеяться не смогут.

Хочешь жить в покое и благоденствии на земле своих предков – жги капище, топи идола, ставь крест. Иначе – никак.

– Здесь случится великая битва, – оглядевшись, перекрестилась Митаюки. – Великий Седэй сделает все возможное, соберет все силы, выгребет всех до последнего воина и дракона, лишь бы уничтожить этот острог и укрепиться здесь самому. Разделить иноземцев, вернуть север. Доказать свою власть на Ямале. Иначе от Седэя отвернутся даже самые верные друзья.

– Чего бормочешь, девица? – не расслышал ее сверху Кондрат.

– Остальные где?! – повысила голос чародейка. – Воевода, колдун?

– Иван дальше, по реке пошел. К Серьге в острог Новый. А Енко узкоглазый на юг повернул, на разведку.

– Спасибо тебе, дядюшка Кондрат! Удачи!

– И тебе не хворать, племянница!

Пока чародейка смотрела и болтала – Ямгава и Нявасяд просто вдвоем проволокли лодку по скользким бревнам от одного истока до другого, столкнули на воду. Помогли подошедшей девушке взойти на борт, толкнули челн вниз по течению, запрыгнули внутрь и налегли на весла, разгоняя легкую стремительную посудинку. И на третий день быстрого сплава путники уже приткнулись к берегу у восточной крепости казаков.

Больше всего в эту минуту юной чародейке хотелось раздеться и искупаться в теплом озере, потом вернуться в атаманские покои, залечь в мягкую постель и спать, спать, спать… Выспаться, хорошенько попариться в баньке, которую Митаюки, вслед за казаками, начала любить, а потом – выспаться еще раз.

Увы, когда она поднялась в свои покои – горница перед спальней оказалась полна мужчин.

– Наконец-то! Женушка моя вернулась! – на время забыв обо всем, Матвей Серьга поднялся со своего места, раздвинул ближайших гостей, обнял Митаюки, запустив пальцы левой ладони ей в волосы. – Я уж беспокоился…

Девушка просто прижалась к нему, совершенно обмякнув, блаженно положив голову на плечо, и через полуопущенные веки осмотрела собравшуюся компанию.