Кто бы мог подумать, глядя со стороны, что хозяйка всех этих земель и людей по всем законам и обычаям числится всего лишь рабыней северных дикарей?

Однако учению смерти нет дела до людских правил. И потому достойная ученица всеми проклинаемой колдуньи повелевала, а не пресмыкалась!

Чародейка миновала лагерь, миновала стоянку тотемников из селения храброго Торхада, ставших одними из первых казацких союзников, и по узкой тропинке ушла в густой кустарник. Воины многозначительно переглянулись. Они привыкли к почти ежедневным визитам супруги самого главного белокожего вождя, но никак не могли привыкнуть к тому, чем они заканчивались. Правда, Митаюки-нэ попросила их никому об увиденном не рассказывать. И верные соратники честно молчали.

Буквально просочившись через заросли, девушка вышла к самому срезу воды, опустилась коленями в рыхлый песок, глубоко вздохнула и полуприкрыла глаза, чуть разведя руки ладонями вверх.

Ничто не дается просто так. Даже колдовские способности. И потому каждое утро не меньше часа чародейка посвящала повторению упражнений, которым научила ее старая Нинэ-пухуця. Митаюки-нэ слушала окружающий мир, дышала им, внимала, пропитывалась, пока не становилась его частью; пока не начинала его видеть глазами парящих над деревьями драконов, слышать ушами затаившихся среди ветвей белок, обонять носами роющих землю кротов. Иногда она концентрировала внимание на ком-то из животных и вынуждала их изменить полет или перепрыгнуть с ветки на ветку. Не потому, что чего-то хотела, а просто для развлечения. К тому же чем чаще она так поступала, тем легче ей удавалось овладевать чужим сознанием.

Но главным было не подчинять своей воле глупых зверюшек, и даже не умение сливаться с окружающей природой, водами и ветрами до такой степени, что никто не мог различить девушку в самом прозрачном воздухе, даже стоя в двух шагах. Главным было именно осознание происходящего вокруг как части самой себя. Чувствовать появление опасных гостей – хоть зверей, хоть воинов – еще в полудне пути с такой же легкостью, с какой смертные ощущают прикосновение чужих пальцев к своему запястью; понимать, что за чувства переполняют разум людей или животных, и даже предчувствовать перемены погоды или волнение вод.

Многое, очень многое доступно ведьме, научившейся единению с природой!

Митаюки-нэ покидала уединенную полянку именно в этом, измененном состоянии. Она звучала как слабый утренний ветерок и шелест листвы, она пахла дымком и прелой хвоей, она выглядела… Нет, она была бликами на воде, тенями качающихся веток, мелькающими в воздухе стрекозами и жуками, и потому ее никто не видел.

Девушка вернулась в острог тем же путем, каким вышла из него, скользнула между людьми невесомой тенью через лагерь, подвесной мост и двор, поднялась к себе в покои, осторожно протиснувшись между слугами, и только в спальне тихонько кашлянула, разрывая тонкое чувственное совпадение себя и окружающего мира. Затем вышла и величаво кивнула:

– Вэсако-няр, Сай-Меени, вы мне пока не нужны. Ступайте на кухню, вас накормят.

Она слабо улыбнулась наполнившему слуг изумлению и вернулась обратно в просторную опочивальню, с размаху упав на перину.

Ее очень забавляло это постоянное удивление смертных. Вроде как каждый день они видят, что хозяйка часто выходит из спальни, но редко в нее заходит, и каждый раз этому поражаются. Забавляло и радовало. Ведь не только близкие слуги, но и все остальные сир-тя замечали непостижимые их разуму способности правительницы. Вот пусть и знают о ее тайном могуществе!

– Ты здесь, девочка моя?

Митаюки тихонько простонала.

– Что с тобой, милая?! – Грохнула створка двери, казак влетел в опочивальню, склонился над ней: – Тебе плохо? Мутит? С ребенком что-то?

– Все хорошо, любый. Задремала… – блаженно потянулась чародейка и закинула руки ему за шею. – Как же хорошо видеть тебя рядом при пробуждении!

– А я уж спужался… – Матвей Серьга крепко поцеловал жену, и Митаюки блаженно сомлела в объятиях любимого гиганта, потерлась щекой о его курчавую бороду, попыталась подтянуть ближе. Но белокожий дикарь, похоже, не заметил слабых жениных стараний, чуть отодвинулся, провел ладонью по животу: – Как наш мальчик?

– Что ты заметишь, коли ему и месяца еще не набралось? – рассмеялась юная ведьма. – Но ты можешь попытаться сделать второго. Еще не поздно!

– Девочка моя, – снова обнял жену атаман, и чародейка ощутила колебания в его душе. Матвей и желал ее, и опасался… – Ну, мы тут сговорились на охоту отправиться. Ибо припасы убывают зело быстро, а острог с пустыми амбарами считай что безоружен.

Митаюки поняла, чего именно боится ее непобедимый мужчина. Раз сговорился с сотоварищами – то, задержись он малость, кто-то может заглянуть в комнаты без спроса, помешать их ласкам. И с сожалением отпустила его шею.

– За озеро отплывем и вверх по Репейке на пять верст, – виновато вздохнул Матвей. – Там у болота местные охотники спинокрылов намедни видели. Двух-трех добудем и обратно… В три дня обернемся.

– Три дня без тебя, любый!

– Но ведь надобно, девочка… – развел руками атаман. – Ты глянь, сколько дикарей округ острога собралось! Их ведь не токмо учить, их всех еще и кормить надобно!

– Скорее возвертайся, Матвей, – попросила Митаюки. – Без тебя на душе пусто.

– Мы быстро, – пообещал казак, поцеловал ее еще раз, несколько раз погладил ее животик ладонью и отступил, снял со стены перевязь с саблей, улыбнулся жене, вышел за дверь… и тут же из дальнего темного угла послышалось смешливое карканье:

– Неужели великие белые иноземцы не знают, что куда проще пригнать зверя к своему дому и заколоть его здесь, нежели отправляться за ним на дальние берега, а потом тащить добытое мясо на собственной спине?

– Для казаков это не работа по добыче мяса, мудрая Нинэ-пухуця, – вступилась за русских Митаюки-нэ. – Для них это развлечение. Найти, выследить, добыть, доставить. Они живут на воде, учительница. Загрузить несколько лодок пищей и отвести к острогу для них труда не составляет.

– Коли баловство, то оно и ладно, – согласилась темнота в углу. – Тебе тогда мешаться ни к чему. Ведаю, стараешься ты, чадо, на успехе своем не почиваешь. А коли ученье в пользу, так и силу на него не жаль потратить.

– Ты вспомнила обо мне, чтобы поделиться частью своей мудрости, великая Нинэ-пухуця? – усомнилась юная ведьма.

– Я пришла потому, мое любимое чадо, – старчески закряхтела темнота, – потому, что в верховье Северного Ямтанга кто-то снял поющие обереги. Тебе же, дитя, опасности на таком удалении не ощутить. Да и снимал защиту маг умелый, ни един даже не чирикнул.

– Един маг али с ратью?

– Ну, откуда в наших землях рати, чадо? – опять послышался каркающий смех. – Токмо у тебя, умница моя, единственная и есть.

– Тогда чего мне опасаться, учительница?

– Будущего, чадо мое, будущего… – Темнота наконец-то дрогнула, и из нее соткалась невысокая щупленькая старуха, не столько одетая, сколько замотанная в шкуру товлынга. На голове спутались седые патлы, мало отличимые от покрывающей шкуры шерсти, ноги были сунуты в смотанные куски кожи. Единственное, чего в гостье было молодого и горячего, так это глаза. Но разве кто-нибудь заглядывает в глаза ветхим морщинистым бабкам?

Митаюки-нэ, проявляя уважение, торопливо поднялась с постели и поклонилась могучей служительнице зла. А когда выпрямилась – перед ней стояла стройная черноглазая казачка Елена в полотняном сарафане. Через плечо красавицы свисала толстая русая коса.

– Как ты это делаешь, мудрая Нинэ-пухуця? – не сдержала возгласа восхищения девушка. – Научишь?

– Коли научилась ты незаметной становиться, то прочее несложно, – пригладила волосы казачка. – На пустоте ужо все, чего ни пожелаешь, рисовать можно. Хоть зверя лесного, хоть красавицу писаную, хоть камень бездушный. Надобно лишь представлять ясно, чего округ ощущаться должно… И ни на миг образа сего из разума не упускать.